Одновременность
...сделать первые шаги по тихой утренней полусумрачной улице, дыша глазами предрассветность, пересечь исчезающую границу раннего утра, остановится и завязать шнурок под оранжевым фонарем. Вдохнуть летне-осенний воздух светлеющего над головой неба, окунаясь в истому ответной радости на предрассветность, свои шаги в ней, спящую тишину домов и мелодию встречности. Предутренность, эльфийское время, в котором все возможно и цело, взгляд и песня зарождения, когда намерения пробуждаются, открывают глаза и загадываются желания. Жизнь чиста, в ней нет примесей - есть ты, а то что вокруг пока еще спит. Первым... - но не сделать, просто подумать о этом, совсем не много, легко.
Это потом, днем, тревога опоздать, взгляд на часы, не та станция, опять бежать, водопады лиц в переходах где люди мимо людей, среди спящих, заранее усталых, сжатых и задумчивых - и, смотри! - женщина средних за руку с мужиком. Улыбка блаженства - и как светит! Кто кого за руку держит?! Мужик светится не меньше. Двое детей сбежали с работы...
Дает ли нам мир возможность с улыбкой рассмотреть его? Под асфальтом напряженного, сжатого лица, в теплой глубине, спит зернышко смысла.
...Город утром - игра со светом и временем. Попытка схватить и унести с собой солнечную сторону улицы, ее проступающую сквозь молодую краску стариной. Ощущение, что фасады зданий нарисованы на ткани. Трепещут. Ветер пытается забраться под видимость. Что же под все этим? Дно или небо? Линия горизонта витрин, во сне которых руки невидимого совершают расстановку вещей?
Река исчезновения: непонятно что появляется и проносится, нет лиц, есть нарисованные силуэты. Сквозь это место пробегают быстро, волна за волной, как дождь гонимый ветром, зонтики голов. Что же за вкус времени здесь? Если схватить пару секундочек, зажав в кулаке преподнести к уху и пока они не растают, закрыв глаза, посмотреть вокруг? Аквариум? Плоская прозрачность стен, плоский ковер дна, на котором играют машинками, нарисованными на листках картона. Женщина с ярко-рыжими волосами, в очках на пол-лица, пакетом модного магазина, караульным шагом идет поперек потока машин к своей. Совсем рядом дверь - но остановилась перед ее длинными ресницами красная пыльная стена автобуса. Идеальное зеркало чтобы рассмотреть себя - но кто скажет об этом? Похоже для нее этот автобус - рисунок на стекле аквариума. Не более. На перекрестке сцепились четверо: две иномарки, большая и маленькая, и две их хозяйки. Жесты, чистосердечное удивление, крики, хождение вокруг царапин, доказывание очевидного - разъехались. Хлынул поток пешеходов. "Две овцы" - довольно произносит женщина лет 50, несущая в руках тяжелые сумки. За ее широкой спиной шумят машины и пищит светофор. Утренний день. Исчезающий ночной холод выгоняет сонных официантов к дверям кафе, чтобы они впустили теплых гостей...
...Приближается звук уличной гармошки в вагоне метро. Смуглая девушка, почти девчонка с двухгодовалым ребенком на руках, у того в ручках желтый шарик на сломанной пластмассовой соломинке. За ней молодой светловолосый парень с гармошкой, в затертом пиджаке с кожаными карманам и локтями. Играл смачно, весело. Девушка обернулась вокруг, в руках листок. Парень перекинул гармонь на плечо. На перламутровой панели пластмассовая надпись 8 марта. Потертые кнопки. Интересная парочка. Оба небольшого роста и худые. У нее юное грубое усталое лицо, равнодушно-бегающий взгляд. У него вихрастый затылок, неубиваемая надежда на лице. И внимательный, наблюдающий взгляд - причем именно на нее. Девушка перехватила ребенка на другую руку, ребенок скукожился и захныкал. Подошли к двери. Что то говорит, невеселое. Парень прервал ее, посмотрел на ребенка, шепнул тому что-то, затем, склонив голову, поймал ее взгляд и с улыбкой стал говорить, жестикулируя рукой, продолжая наблюдать за ней. На следующей станции они перешли в другой вагон.
Как много людей в метро... Иногда встречаешь одно и тоже знакомое лицо у нескольких встречных. На верхней площадке перехода пожилой мужчина с длинным в складках лицом, большими глазами и носом. Внизу перекатывается море голов, а он сложил руки на парапет, как первоклассник за партой, смотрит прямо перед собой. Рассеяно улыбаясь...
...Ветер играет цветными листьями на солнечной брусчатке. Эхо шагов, голоса прохожих вдоль старинной ограды музея. Пожилой мужчина небольшого роста, опрятно одетый, со скрипкой у фонаря. Играет, закрыв глаза. Мягко перешагивая с пятки на носок. Поворот, пара шагов, поворот. Медленный – неспешный? - поклон каждому, кто жертвует. На столике магнитофон, "Метель" Свиридова. Позади, впереди – поток горожан, разноцветные силуэты.
Кто это?
Сказать просто музыкант – значит сказать «идем мимо». То ли обезличить, то ли спрятать себя – не его же! – от его присутствия. Спрятать в футляр, затвердевший круг вопросов и реплик, в котором пробежалась и затихла не только мысль, но и то, что ей предшествует – взгляд. Сказать просто музыкант – значит сказать «не смотри». И тогда это не остановка – это пятна, которые сливаются в поток на краю взгляда. Не смотри как…
Как кто?
Ветер уносит банкноту, он пытается гнаться за ней, сохраняя неторопливость и медленность, продолжая играть. Все таки не получилось, пришлось отложить инструмент и хватать бегающую под ногами денежку, в этот момент музыка из магнитофона продолжала играть. Поместив пойманное в карман быстрым движением, он взял в руки инструмент. И над танцующими листьями зазвучали две скрипки, сливаясь в одну – одна в его руках, другая в записи. Что здесь происходит? Какого себя мы толкаем таким вопросом? Да собственно, говоря, что мы способны сделать – когда проходим мимо человека со скрипкой или даже если бы мы остановились рядом?
Наш способ рассмотрения - это опережение наблюдаемого, привязка к уже существующему заранее и поэтому уверенно вербальному? Известное будущее, накидываемое на не имеющее предикатов и от этого лишь неизвестное Настоящее. Да, с этим у нас все нормально, не зря картина мира состоит из номинальных, анонимных имен типа «уличный музыкант». Но может разбудить другое рассмотрение - которого изначально нет, которое возникает в процессе контакта с наблюдаемым?
Впрочем, кто сказал, что не может быть одновременности – а одновременность это разговор между утилитарным, уплощающим и возникающим, схватывающим и ведущим куда-то. Мы коснулись интересной темы: не просто одновременности (восприятия? присутствия?), но направленности этой одновременности, и ее многослойности. Человек может переживаться нами как совокупность траекторий присутствия. Не только музыкант, но и маленький человек с двумя скрипками. Который совершает несколько действий, которые складываются в очевидное и незаметное мягкое шагание и поклоны, внимательное чтение партитуры и затем игра одной скрипки, затем – игра двух скрипок.
Играет ли он в тишине?
Или в тишине идут те, кто считает его «музыкантом»? И играет он для тех нескольких из потока, для которых его присутствие одновременно и, следовательно, длительно. Кому необходимо побыть рядом, чтобы образ начал складываться…Где он сам в «этот момент»? Откуда фонограмма? Его ли или чья-та? Если его – какова ее история? Кто знает, возможно в момент звучания он оказывается на сцене своей молодости – а вовсе не на улице около музея среди осеннего потока горожан. Он здесь – для того, чтобы возвратиться? Пережить заново? Пережить прошлое в настоящем? Что это для него – оттенок воспоминания или напоминание себе? О чем?
Что с его одиночеством, какое оно?
Он один среди толпы, тех, кто проходит мимо, его одиночество для одних – анонимно, для других – зовущее… Впрочем, оттенок, вкус одиночества – даже анонимный – это отражение. Его одиночество одновременно здесь и когда-то еще, и в этом когда-то еще – неведомость. А может быть и другое: он сделал запись свою на днях, пригласив знакомую пианистку, и теперь – его много среди прохожих. Две скрипки звучат вместе – одна из прошлого (то ли далекого, то ли близкого), другая – в настоящем. А фонограмма ли это? Если не фонограмма – то что же тогда?
Вот: человек закрыл глаза и играет, иногда не попадая в такт с самим собой вчерашним. Но то спокойствие и мягкость, неторопливость среди обходящих (для которых он не существует!) его людей – говорят нам о чем то еще. Когда он играет без фонограммы и когда он играет под нее – это его одновременность.
Сам факт всматривания – что мы делаем сейчас - сталкивает нас с языком: «Музыкант». «Фонограмма». И происходит похищение видимого: язык вылезает вперед, как ребенок добивающийся внимания или же как самодовольный ментор, который хочет показать нам правильный результат, типичный сценарий и лишить контакта с описываемым, встав на его место. Заставив нас тем самым, реагировать на себя и на связанное с ним типичное и постоянное (не одновременное!), настолько объясняющее и доступное, что нам остается с ним согласиться. Если мы богаты на «чувство себя» - у нас есть шанс допросить язык, т.е подвергнуть действиям, сделать объектом его, а не себя.
А фонограмма ли это? Если не фонограмма – то… что же тогда? Если мы уже не прохожие. Музыкант? Если не музыкант – то кто?
Всматриваться вместе с автором. Наблюдая, что он делает с собой, когда совершает то, что проходящие именуют «уличным музыкантом». Если «уличный музыкант» не существительное, а … глагол? Что же, где же сущность? Кто?
Смотрим ли мы на лицо «уличного музыканта» - как лицо человека со своей историей (а история одновременна...)? Видим ли мы эту историю? Слышим ли, как наши истории говорят друг с другом? Когда мы остановившись, получаем шанс пережить одновременность...
